Читаем без скачивания Дома мы не нужны - Василий Лягоскин

Она не успела остановить – мол, возраст женщины это только ее тайна – зло поджала губы и сквозь недружные аплодисменты продолжила:

– Профессия… ну, профессия… очень свободная.

– Это как? – не понял Кудрявцев.

– Да шалава она, – захохотал Никитин, который стоял, поигрывая ломиком в руках, – с трассы какой-нибудь.

– Я с тобой на одной трассе даже по… рать бы не села, – с возгласом оскорбленной добродетели Иванова отвернулась от всех.

А тракторист не унимался с тем же игривым хохотком:

– Вот стерва, а! И красивая ведь, я таких красивых еще и не видел вживую.

Подполковник оборвал его:

– Отставить, Никитин! И это – поосторожней с ломиком – еще тебя лечить от колотой раны.

Кристина тем временем зашагала к лесу; даже не так – она буквально поплыла к деревьям будто по подиуму, выпрямленной в струнку спиной выражая всем презрение и негромко напевая:

– Ах как я была влюблена, и что теперь?

Я думала это весна, а это оттепель…

– Иванова, стоять! – выкрикнул Румянцев, первый уловивший неясный шум, треск ломаемых кустов и чье-то громкое пыхтение, переходящее порой в натуральное хрюканье.

И тут впервые сегодня голос подал алабай. Оказавшийся вдруг рядом с подполковником, у его правой ноги, так что рука Александра очень органично легла псу на широкий лоб, он оглушительно залаял, то ли возмущаясь поведением женщины, не исполнившей приказ, то ли предупреждая ее об опасности. Спина Ивановой вдруг потеряла стройность, словно опять приняла на себя груз пятидесяти прожитых лет, песня прервалась и женщина начала медленно поворачиваться к толпе, к своей комнате, кровати и столику с юбилейным тортом, когда мимо нее – метрах в трех – промчалась неразлучная пара – связанные поводками овчарки. Они помчались вдоль опушки, словно не желая привести за собой к людям монстра, догоняющего их, пыхтящего и похрюкивающего. Если он и был свиньей, то свиньей невероятной, громадных размеров; лохматой; с длинными ногами, на которых она стремительно пронеслась мимо Кристины, едва не сдув ее мощным потоком воздуха.

Зверь был уже где-то посредине между замершей женщиной и остальными людьми, когда наперерез ей из лесных зарослей мелькнула другая тень – гораздо более быстрая и смертоносная. Хищник упал свинье на спину; покатившись кубарем она дико заверещала, до тех пор пока на солнце не сверкнули ослепительно белые клыки размером с небольшие кинжалы, и визг резко оборвался, перейдя в мучительные предсмертные хрипы, когда это оружие вонзилось в живую плоть и одним молниеносным движением выдрало у жертвы половину шеи.

А хищник уже чуть в стороне от бьющейся в последних судорогах свиньи пригнулся к земле, готовясь к новому прыжку.

И тут Кристина закричала – еще пронзительней и громче, чем утром. Этим она невольно отвела, по крайней мере отсрочила гибель многих. Зверь, казалось готовый уже прыгнуть в толпу, обрушился на нее. А за криком Ивановой никто не услышал сухой треск двух выстрелов из Стечкина. И только Кудрявцев, зло ругаясь на низкое останавливающее действие девятимиллиметровых пуль, отметил как брызнуло кровью от ран на теле хищника. После таких выстрелов долго не живут, но этот монстр, свирепостью и мощью превосходящий всех, кого только мог представить Александр, не успокоился.

Сломав Кристину, как куклу, он повернулся к подполковнику, безошибочно угадав единственного тут врага и, невероятно широко разинув ужасную пасть, прыгнул. От Кудрявцева его отделяло метров пять; прыжок был по прежнему стремительным, но за эти мгновения Александр успел сделать удивительно много: аккуратно вогнать в эту пасть еще две пули, выдернуть из-за стола Котову и, буквально вложив ее в руки тракториста, вырвать из его руки лом.

Хищнику, если тот и намеревался прыгнуть следом, не повезло – обрушившись на середину стола, за которым только что сидела Мария Сергеевна, он проломил середину столешницы и упал, придавленный двумя тяжелыми тумбами. Тумбы тут же полетели в стороны, разламываясь в полете на множество обломков и извергая из себя добро, которое так старательно охранял алабай. Сам он, кстати, оказался тоже весьма проворным. Кудрявцев только вытянулся в замахе, собираясь послать лом острием в локальный ураган из остатков стола, вырванной с корнем травы и живой хищной плоти, а пес уже был у ноги, готовый к бою.

Лом полетел вперед – мощно и прицельно. С пробитым насквозь туловищем зверь, казалось, получил новые силы – но совсем ненадолго. Вот ураган стих и огромная тварь, цветом шкуры и статью напоминавший алабая, только раза в четыре крупнее его, вытянулась на обломках стола. Он был грозен и красив, а голова с клыками-кинжалами могла украсить любую коллекцию.

Кудрявцев сначала направился к Кристине – точнее той переломанной груде мертвой плоти, которая совсем недавно была прелестной девушкой. Толпа только сейчас словно выдохнула одной огромной грудью, кто-то звонко заголосил, а самые смелые уже догоняли подполковника.

– Позаботьтесь, – кивнул он на тело двум девушкам, с которыми не успел еще познакомиться и вернулся туда, где хищника уже окружили самые отважные. Естественно, мужики. Среди них толпились Дубов с профессором, Никитин, тянувший из огромной кошки лом; ближе всех, на удивление, почти навис над зверем тот самый хлюпик, пытавшийся раньше возникнуть против Устава. Его толстые очки были заляпаны кровью – значит он не побоялся поковыряться в рваных отверстиях.

Профессор, видимо знакомый с этим смельчаком, обратился к нему необычайно мягким голосом:

– Роман Петрович, голубчик, вы бы сняли очки.

– Да? – Роман Петрович повернулся и медленно стянул с переносицы такой жизненно важный прежде аксессуар, – господи, да как же хорошо видно!

Он снова повернулся к зверю и ахнул:

– Не верю глазам своим, Алексей Александрович! Так не бывает!

– Что не бывает? – перевел разговор на себя Кудрявцев.

– Да это же махайрод, настоящий махайрод, – Роман Петрович в сильнейшем возбуждении пытался обмерить пальцами длину клыка. Одной его ладошки явно не хватало.

– Ну махайрод, и что – завалили ведь..

– Как вы не понимаете!? Они же вымерли черт знает когда! Последнего махайрода, убили, если не ошибаюсь – два миллиона лет назад.

– А вот тут, профессор, вы точно ошибаетесь. Последнего махайрода убили всего пять минут назад. И что-то подсказывает мне, что этот махайрод далеко не последний, – с грустной улыбкой подвел итог подполковник Кудрявцев.

Глава 2. Профессор Романов. День первый – до полудня

Только в этот момент туман в голове рассеялся и профессор стал воспринимать мир вокруг адекватно – если можно было так назвать безобразие, творившееся кругом. Страшное, надо заметить, безобразие. Стоило только повернуть голову вправо – туда, где две женщины укутывали белой простыней третью. Вернее то, что от нее осталось.

Еще страшнее было глядеть вниз. И как только Роман Петрович, обычно человек робкий и стеснительный, лезет пальцами в густую лоснящуюся шерсть, в рваные раны – особенно ту, откуда парень (кажется тракторист по имени Анатолий) только что с трудом вытянул лом.

А он, профессор, еще удивлялся – зачем вояка (подполковник Кудрявцев – так он себя назвал) – заставил тащить эту тяжеленную железяку. И еще лопаты! Он опять поглядел направо – ну этого подполковник никак не мог предполагать. Хотя какие мысли могли тесниться в голове подполковника Румянцева? Профессор не то чтобы презирал или не любил военных – просто прежде сталкивался с ними чрезвычайно редко. В его жизни, четко распланированной, починенной жесткому распорядку, им места не было.

Теперь этот распорядок ушел в прошлое, как полагал Романов, безвозвратно. В то самое прошлое, в котором еще меньше часа назад он сидел напротив доцента Игнатова, за шахматной доской в собственной квартире, в зале, где еще чуть-чуть пахло мастикой после проведенного три дня назад еженедельной генеральной уборки – это тоже входило в распорядок.

Сам профессор на правах хозяина сидел на диване, одетый в мягкую пижамную велюровую пару темно-бордового цвета; на ногах были любимые тапки с задниками, так что вскакивая с места, когда доцент Игнатов надолго задумывался над очередным ходом, он мог спокойно мерить зал по диагонали, не боясь их потерять. Зал был большим, из старого фонда, с огромным окном и высоким потолком, по центру которого свисала шикарная хрустальная люстра. В обычной коммуналке с потолками два сорок Романов так бы не побегал.

Роман Петрович сидел в кресле напротив; щурил глаза за толстыми стеклами очков и в течении игры практически не вставал. Да и встань он – побегать ему, подобно хозяину было бы непросто: единственные гостевые тапки мало того, что были на пару размеров больше необходимого, так еще не имели задников.